«Божественная комедия» и «Ковчег Тенгри»: корреляции романа и медиа-романа

Перевод И. Н. Голенищева-Кутузова и Е. М. Солоновича
К Кангранде делла Скала
Благородному и победоносному господину, господину Кангранде делла Скала, наместнику священнейшей власти кесаря в граде Вероне и в городе Виченца1,- преданнейший ему Данте Алигьери, флорентиец родом, но не нравами, желает долгих лет счастливой жизни, а имени его — постоянного преумножения славы.
Воздаваемая Вашему великолепию хвала, которую неустанно распространяет летучая молва, порождает в людях настолько различные мнения, что в одних она вселяет надежду на лучшее будущее, других повергает в ужас, заставляя думать, что им грозит уничтожение. Естественно, подобную хвалу, что превышает любую иную, венчающую какое бы то ни было деяние современников, я находил подчас преувеличенной и не соответствующей истинному положению вещей. Но дабы излишне длительные сомнения не удерживали меня в неведении, я, подобно тому как царица Савская2 искала Иерусалим, а Паллада — Геликон3, я искал и обрел Верону, желая собственными глазами взглянуть на то, что я знал понаслышке. И там я стал свидетелем Вашего великолепия; я стал также свидетелем благодеяний и испытал их на себе; и как дотоле я подозревал преувеличенность в разговорах, так узнал я впоследствии, что деяния Ваши заслуживают более высокой оценки, чем дастся им в этих разговорах. Поэтому если в результате единственно слышанного мною я был, испытывая в душе некоторую робость, расположен к Вам прежде, то, едва увидев Вас, я сделался преданнейшим Вашим другом.

Я не считаю, что, назвавшись Вашим другом, рискую навлечь на себя, как решили бы некоторые, обвинения в самонадеянности, ибо священные узы дружбы связывают не столько людей равных, сколько неравных4. Достаточно взглянуть на дружбы приятные и полезные, и внимательный взор увидит, что большие люди чаще всего дружат с теми, кто меньше их. И если обратиться к примерам истинной и верной дружбы, разве не станет очевидным, что многие славные и великие князья дружили с людьми незавидной судьбы, но завидной честности? А почему бы и нет? Ведь не мешает же огромное расстояние дружбе между человеком и Богом! И коль скоро кто-нибудь усмотрит в сказанном здесь нечто недостойное, пусть внимает он Святому Духу, указующему, что Он привлек к своему содружеству некоторых людей. Так, в Книге Премудрости сказано, что премудрость «есть неистощимое сокровище для людей; пользуясь ею, они входят в содружество с Богом…»5. Но невежественный люд неразумен в своих суждениях, и подобно тому, как он считает диаметр Солнца равным одному футу, так и относительно той или иной вещи он по собственной наивности судит неверно. Те же, кому дано знать наилучшее в нас, не должны плестись в хвосте у стада, но, напротив, призваны противостоять его ошибкам, ибо сильные разумом и одаренные определенной божественной свободой не знают власти каких бы то ни было привычек6. Это не удивительно, ибо не они исходят из законов, а законы исходят от них. Следовательно, как я говорил выше, моя преданнейшая дружба не имеет ничего общего с самонадеянностью.

Противопоставляя Вашу дружбу всему иному как драгоценнейшее сокровище, я желаю сохранить ее исключительно бережным и заботливым к ней отношением. Однако, коль скоро в правилах о морали философия учит7, что для того, чтобы не отстать от друга и сохранить дружбу, необходимо некоторое соответствие в поступках, мой священный долг — дабы отплатить за оказанные мне благодеяния — поступить соответственно: для этого я внимательно и не один раз пересмотрел безделицы, которые мог бы Вам подарить, и все, что отобрал, подверг новому рассмотрению, выбирая для Вас наиболее достойный и приятный подарок. И я не нашел для столь большого человека, как Вы, вещи более подходящей, нежели возвышенная часть «Комедии», украшенная заглавием «Рай»8; и ее вместе с этим письмом, как с обращенным к Вам эпиграфом, Вам посвящаю, Вам преподношу. Вам, наконец, вверяю.

Горячее чувство к Вам все же не позволяет мне обойти молчанием следующее: может показаться, что подобный подарок способствует скорее славе и чести господина, чем дара; более того, многие из тех, кто обратил внимание на это заглавие, сочли, будто посредством его я предсказал возрастающую славу Вашего имени. Таково и было мое намерение. Но стремление добиться Вашей милости, которой я так жажду, невзирая на зависть, побуждает меня скорее устремиться к тому, что и было моей целью9 с самого начала. Итак, заканчивая то, что надлежало сказать в эпистолярной форме, я в качестве комментатора собираюсь предварить свой труд немногими словами, которые и предлагаю вашему вниманию.

Вот что говорит Философ10 во второй книге «Метафизики»: «Точно так же, как вещь связана с существованием, она связана с истиной»; это происходит по той причине, что истина некой вещи, заключенной в истине как в своем субъекте, есть совершенное подобие самой вещи. Действительно, некоторые из существующих вещей таковы, что несут абсолютную жизнь в самих себе, а другие таковы, что их существование находится в зависимости от чего-то иного, с чем они определенным образом связаны, подобно тому как можно существовать во времени и быть связанным с другим, как связаны отец и сын, господин и раб, двойное количество и половина, целое и часть и прочее в этом роде. И так как существование их зависит от чего-то иного, следовательно, их истина зависит от чего-то иного. В самом деле, не зная половины, никогда не узнать двойного количества; то же можно сказать обо всем остальном.

Следовательно, те, кто желает сделать введение к части какого-либо произведения, должны сообщить какие-то сведения и о целом, в которое входит часть. Поэтому я, также желая изложить в виде введения кое-что об упомянутой выше «Комедии», счел своим долгом предпослать некоторые объяснения всему произведению, дабы можно было легче и полностью войти в его часть. Всякий ученый труд начинается с изыскания шести вещей, а именно: предмета, лица, от которого ведется повествование, формы, цели, заглавия книги и рода философии11. Среди этих вещей имеются три, коими часть, которую я решил посвятить Вам, отличается от им подобных: предмет, форма и заглавие; достаточно взглянуть на другие три — и станет ясно, что они лишены таких отличий. Посему в рамках целого следует отдельно найти эти три вещи, что и даст достаточный материал для введения в часть. Затем мы займемся поисками трех других не только по отношению к целому, но и по отношению к той части, которую я дарю Вам.

Чтобы понять излагаемое ниже, необходимо знать, что смысл этого произведения непрост; более того, оно может быть названо многосмысленным12, то есть имеющим несколько смыслов, ибо одно дело — смысл, который несет буква, другое — смысл, который несут вещи, обозначенные буквой. Первый называется буквальным, второй — аллегорическим или моральным. Подобный способ выражения, дабы он стал ясен, можно проследить в следующих словах: «Когда вышел Израиль из Египта, дом Иакова из народа иноплеменного. Иуда сделался святынею Его, Израиль — владением Его»13. Таким образом, если мы посмотрим лишь в букву, мы увидим, что речь идет об исходе сынов Израилевых из Египта во времена Моисея; в аллегорическом смысле здесь речь идет о спасении, дарованном нам Христом; моральный смысл открывает переход души от плача и от тягости греха к блаженному состоянию; анагогический — переход святой души от рабства нынешнего разврата к свободе вечной славы. И хотя эти таинственные смыслы называются по-разному, обо всех в целом о них можно говорить как об аллегорических, ибо они отличаются от смысла буквального или исторического. Действительно, слово «аллегория» происходит от греческого alleon и по-латыни означает «другой» или «отличный»14.

Если понять это правильно, становится ясным, что предмет, смысл которого может меняться, должен быть двояким. И потому надлежит рассмотреть отдельно буквальное значение данного произведения, а потом, тоже отдельно,- его значение аллегорическое. Итак, сюжет всего произведения, если исходить единственно из буквального значения,- состояние душ после смерти как таковое15, ибо на основе его и вокруг него развивается действие всего произведения. Если же рассматривать произведение с точки зрения аллегорического смысла — предметом его является человек, то — в зависимости от себя самого и своих поступков — он удостаивается справедливой награды или подвергается заслуженной каре.

Форм — две: форма трактуемого и форма трактовки. Форма трактуемого делится на три части согласно трем видам деления. Первый вид: все произведение задумано в трех кантиках; второй вид: каждая часть делится на песни; третий вид: каждая песнь делится на терцины, форма (вид) трактовки16 — поэтическая, вымышленная, описательная, с отступлениями и, кроме того, определительная, разделительная, убеждающая, укоризненная и с точки зрения примеров — положительная.

Заглавие книги нижеследующее: «Начинается «Комедия» Данте Алигьери, флорентийца родом, но не нравами». По этому поводу необходимо знать, что слово «комедия» происходит от выражений «comos» — «сельская местность» и также «oda» — «песнь»17, следовательно, комедия приблизительно то же самое, что деревенская песня. В самом деле, комедия есть вид поэтического повествования, отличный от всех прочих; своею сущностью она отличается от трагедии тем, что трагедия в начале своем восхитительна и спокойна, тогда как в конце смрадна и ужасна. Потому и называется она трагедией — от «tragos» [«козел»] и «oda» [«песнь»], означая примерно «козлиная песня», то есть смердящая будто козел, как явствует из трагедий Сенеки. Комедия же начинается печально, а конец имеет счастливый, как явствует из комедий Теренция. Вот почему некоторые авторы приветственных посланий обычно придавали посланию «трагическое начало и комичный конец». Трагедия и комедия отличаются друг от друга и стилем: в одном случае он приподнят и возвышен, в другом — сдержан и низок, как это угодно Горацию, когда он утверждает в своей «Поэтике», что авторы комедий иной раз говорят как авторы трагедий и наоборот:

Но иногда и комедия голос свой возвышает.
Так раздраженный Хремет порицает безумного сына
Речью, исполненной силы: нередко и трагик печальный
Жалобы стон издает языком и простым и смиренным18.
Этим объясняется, почему данное произведение названо «Комедией»; если мы обратимся к содержанию, то в начале оно ужасно и смрадно, ибо речь идет об аде, а в конце — счастливо, желанно и благодатно, ибо речь идет о рае. Если мы рассмотрим язык, он — сдержан и смиренен, ибо это вульгарное наречие, на котором говорят простолюдинки19. Существуют и другие формы поэтического повествования, а именно буколическая песня, элегия, сатира и посвящение20, о чем также свидетельствует «Поэтика» Горация, но они не имеют никакого отношения к данному произведению.

Теперь может стать ясным, как определить предмет даруемой части. Ибо, если предметом всего произведения с точки зрения буквы является «состояние душ после смерти, не определенное, а общее», делается очевидным, что предмет этой части есть некое состояние, но уже определенное, то есть «состояние блаженных душ после смерти». И коль скоро предметом всего произведения с точки зрения аллегорического смысла является человек, то, как — в зависимости от себя самого и своих поступков — он удостаивается справедливой награды или подвергается заслуженной каре, становится очевидным, что предмет этой части — определенный, а именно человек и то, как он заслуженно удостаивается справедливой награды.

То же самое следует сказать о форме части по отношению к форме целого. Таким образом, если все произведение делится на три части, в данной части имеются два вида деления — деление самой части и деление песней. Причем собственная ее форма делает невозможным для нее деление на три части, ибо эта часть сама является частью такого деления.

То же относится и к заглавию книги: коль скоро заглавие всего произведения — «Начинается «Комедия»…» и так далее, согласно сказанному выше, заглавие этой части будет следующим: «Начинается часть третья «Комедии» Данте…» — и так далее, название которой «Рай».

Установив эти три вещи, коими часть отличается от целого, рассмотрим остальные три, которыми она нисколько не отличается от целого. Лицо, ведущее повествование и там и тут,- одно, мною уже упомянутое, что совершенно очевидно.

Цель целого и части может быть многообразна, то есть быть близкой или далекой. Но, оставив всякие тонкости изысканий, нужно кратко сказать, что цель целого и части — вырвать живущих в этой жизни из состояния бедствия и привести к состоянию счастья21.

Род философии, являющийся исходным для целого и для части,- моральное, или же этическое, действие22, ибо целое задумано не ради созерцания, а ради действия. И хотя в некоторых местах или отрывках повествование носит характер созерцательный, это происходит благодаря действию, а не созерцанию, ибо, как говорит Философ во второй книге «Метафизики», «практики иной раз одновременно созерцают вещи в их различных отношениях».

Рассмотрев предварительно эти вопросы, следует перейти, после того как мы уже частично затронули его, к вопросу о буквальности; но необходимо отметить сначала, что вопрос о буквальности есть не что иное, как проявление формы произведения. Данная часть, или часть третья, названная «Раем», делится главным образом на две части, а именно на пролог и на осуществление замысла. Вторая часть начинается со следующих слов: «Встает для смертных разными вратами…»23

О первой части нужно знать, что, хотя по общепринятому суждению она может называться вступлением, тем не менее ее должно называть не иначе как прологом в собственном смысле слова, о чем как будто говорит философ в третьей книге «Риторики», в том месте, где он утверждает, что «введение есть начало в риторической речи, как пролог — в поэзии и прелюдия — в музыке». Следует также отметить, что пролог, который вообще может называться вступлением, строится поэтами иначе, нежели риторами. В самом деле, риторы обычно начинали с того, что помогало бы им овладеть душой слушателя. Поэты поступают так же, но прибавляют к введению еще какой-либо призыв. Это нужно им, ибо, прибегнув к великой мольбе, они должны вдобавок к общечеловеческому призыву испросить у высших субстанций почти Божественный дар. Таким образом, данный пролог распадается на две части: первая предуведомляет, о чем пойдет речь, вторая содержит призыв к Аполлону и начинается словами: «О Аполлон, последний труд свершая…»24

Относительно первой части надлежит отметить, что, дабы как следует начать, нужны три вещи, о которых говорит Туллий в «Новой риторике»25, а именно: необходимо заручиться благосклонностью, вниманием и послушанием читателя; это особенно важно, по мнению того же Туллия, для сюжета, носящего удивительный характер. И коль скоро материал, лежащий в основе данного сочинения, удивителен по своему характеру, чтобы добиться этих трех моментов, следует стараться с самого начала вступления или пролога поразить читателя. Автор говорит, что речь пойдет о том, что он сумел запомнить из виденного им на первом небе. Эти слова несут в себе все три названные вещи, ибо полезность того, о чем будет говориться, порождает благосклонность, удивительный характер повествования — внимание, его вероятность — жажду знать. Полезность явствует из слов автора о том, что он желает говорить о вещах, которые приятностью своей пробуждают в людях сильную жажду, а именно о радостях рая. Пролог становится удивительным там, где он обещает, что речь пойдет о вещах столь высоких и возвышенных, как описание Небесного царства. Вероятность становится очевидной, когда автор говорит, что он расскажет о том, что сумел запечатлеть в своем сознании, ибо, если сумел он, смогут и другие. Все эти вещи сочетаются в словах о том, что он побывал на первом небе и хочет рассказать о Небесном царстве все, что смог о нем запомнить. Рассмотрев достоинства первой части пролога, перейдем к буквальному смыслу.

Он гласит, что «Лучи Того, Кто движет мирозданьем»26, то есть Бога, «Все проницают славой и струят / Где — большее, где — меньшее сиянье». То, что они струят свое сиянье повсеместно, подтверждается доводом и ссылками на авторитеты. Довод таков: все сущее обязано существованием самому себе или другому сущему. Но очевидно, что быть обязанным существованием себе самому пристало лишь одному, а именно первому, или началу, то есть Богу. И коль скоро существовать не значит обязательно существовать самому по себе, а существовать обязательно самому по себе надлежит лишь одному, а именно первому, или началу, являющемуся причиной всего, все существующие вещи, за исключением его одного, обязаны своим существованием другому. Следовательно, если взять какое угодно существо во Вселенной, очевидно, что оно обязано своим существованием кому-то другому и что то, кому оно обязано своим существованием, существует само по себе либо благодаря другому. Если само по себе, тогда оно — первое; если же благодаря другому, то это другое точно так же существует само по себе или благодаря другому. И можно было бы продолжать в том же роде до бесконечности, рассуждая о действенных причинах, как явствует из второй книги «Метафизики». Но коль скоро это невозможно, вернемся к первому, то есть к Богу. Итак, все сущее обязано прямо либо косвенно своим существованием Ему; следовательно, вторая причина, исходя из первой, создает в том, кто является ее следствием, как бы зеркало, которое принимает свет и отражает его, так что первая причина есть причина главная. Об этом говорится в книге «О причинах»27: «Всякая первопричина оказывает на свое следствие большее влияние, нежели вторая общая причина». Но это о том, что касается существования.

Что же касается сущности, то я рассуждаю так: всякая сущность, за исключением первой, является следствием; в противном случае было бы немало таких, которые обязательно имели бы место сами по себе, что невозможно. Следствие порождается либо природой, либо разумом; и порожденное природой порождается разумом, ибо природа есть творение разума.

Все являющееся следствием является, таким образом, прямым или косвенным порождением разума. Таким образом, добродетель следует за субстанцией, ей соответствующей; если же субстанция интеллектуальна, следствие ее может быть только интеллектуальным. Поэтому и мы обязаны восходить к первой причине во всем, что касается существующего. Подобным же образом должны мы поступить и с добродетелью, поскольку очевидно, что каждая субстанция и каждая добродетель происходит от первопричины и что низшие умы воспринимают свет как бы от солнца и, подобно зеркалу, отражают свыше лучи на тех, что ниже их. Об этом, сдается, ясно говорит Дионисий28, когда рассуждает о небесной иерархии. То же самое сказано в книге «О причинах»: «Всякий интеллект полон форм». Следовательно, видно, каким образом Божественный свет, то есть Божья доброта, мудрость и сила, повсеместно отражается.

Так же как наукой, это подтверждается авторитетными источниками. Например, Святой Дух говорит, по словам Иеремии: «Не наполняю ли Я небо и землю?»29 — и далее в Псалме: «Куда пойду от Духа Твоего и от лица Твоего куда убегу? Взойду ли на небо, Ты там; сойду ли в преисподнюю, и там Ты. Возьму ли крылья»30 — и так далее. И в Книге Премудрости написано, что «Дух Господа наполняет Вселенную»31. И в сорок втором стихе «Екклезиаста»: «Славой Господа полны творения Его». То же подтверждается книгами язычников, ибо Лукан32 в девятой книге говорит: «Куда ни обратишься взором, куда ни ступишь ногой — повсюду Юпитер».

Следовательно, верно сказано, что Божий луч или Божья слава все проницает и во всем отражается. Проницает — относится к сущности; отражается — к существованию. То большее или меньшее, что возникает затем, несет в себе очевидную истину, ибо мы видим, что одно стоит на более высокой ступени, другое — на более низкой, как небо и элементы: первое — нетленно, тогда как вторые — тленны.

Предпослав своему повествованию эту истину, автор переходит к раю, сообщая, что он «в тверди был, где свет их восприят / Всего полней»33, то есть в том месте, которое больше получает Божьей славы. Необходимо знать, что эта твердь есть высшее небо, объемлющее все тела, тогда как его никто не объемлет; на нем все тела находятся в движении, в то время как оно само остается в состоянии вечного покоя и сила его не зависит ни от одной телесной субстанции. И оно называется Эмпиреем34, и это то же самое, что небо, охваченное огнем или пламенем, но не материальным, а духовным, каким является святая любовь или милосердие.

В подтверждение того, что оно получает больше всего Божественного света, можно привести два аргумента. Первый — в подтверждение того, что оно объемлет все и ничем не объемлемо; второй — в подтверждение его вечного покоя или мира. Аргумент первый: объемлющее является таковым по отношению к объемлемому, как формирующее по отношению к формируемому, о чем свидетельствует четвертая книга «Физики». Во Вселенной первое небо есть то, что объемлет все, следовательно, оно по отношению ко всему является тем же, чем является формирующее по отношению к формируемому, иначе говоря, выступает в роли причины. И коль скоро всякая причинная сила есть некий луч, исходящий от первопричины, каковая — Бог, очевидно, что это небо, у которого больше причинных свойств, получает больше Божественного света.

Что касается второго аргумента, то он заключается в следующем: все движущееся приводится в движение чем-то, чего само оно лишено и что является целью его движения; так, например, небо Луны, поскольку некая его часть не достигла цели, к которой оно стремится, и поскольку ни одна из его частей не достигла какого-нибудь предела (достичь которого она, в сущности, никогда и не может),- оно движется, стремясь к иному положению, которое также находится в вечном движении, что и соответствует желанию этого неба. И то, что я говорю о небе Луны, относится и ко всем остальным, исключая первое. Таким образом, все движущееся имеет какой-то изъян, и не вся его сущность сосредоточена в нем самом. Небо же, которое никем не приводится в движение, заключает в себе самом и в любой своей части все то, что может находиться в степени совершенства, так что при своем совершенстве не нуждается в двигателе. И коль скоро всякое совершенство есть луч первопричины, обладающей высшей степенью совершенства, очевидно, что первое небо больше получает света от первопричины, каковой является Бог. Однако этот аргумент выглядит отрицающим предыдущее, ибо он не является простым и отвечающим форме антецедента (предшествующего) подтверждением; но если иметь в виду его материю, она является хорошим доводом, ибо речь идет о таком вечном предмете, который мог бы увековечить в себе недостаток. И если Бог не придал ему движения, становится очевидным, что Он не дал ему и сколько-нибудь несовершенной материи. И, согласно данному предположению, аргумент остается в силе с точки зрения материи; подобным способом аргументации были бы слова: если он человек35, он способен смеяться; ибо во всех обратимых суждениях такого рода довод имеет силу благодаря содержанию. Следовательно, ясно, что, когда автор говорит:

«В тверди где свет их восприят
Всего полней»36,
он имеет в виду рай, или же Эмпирей.Приведенным выше доводам созвучны слова Философа в первой книге «О небе», где он говорит, что небо «обладает материей настолько отличной от материи всего, что стоит ниже его, насколько оно далеко от вещей, здесь находящихся». К этому можно было бы присовокупить слова Апостола о Христе, обращенные к ефесянам: «Он же есть и восшедший превыше всех небес, дабы наполнить все»37; и это — небо Божественных прелестей, о которых Иезекииль сказал Люциферу: «Ты знак подобья, печать совершенства, полнота мудрости и венец красоты. Ты находился в Эдеме, среди прелестей сада Божьего»38.

Поведав о том, что он побывал в этом месте рая, автор продолжает рассказ, утверждая, что «вел бы речь напрасно / О виденном вернувшийся назад». И объясняет причину: «…близясь к чаемому страстно», то есть к Богу, «наш ум к такой нисходит глубине, / Что память вслед за ним идти не властна»39. Чтобы понять это, нужно знать, что в данной жизни человеческий ум по причине единой природы и общности с умственной субстанцией, находящейся отдельно от него, когда он поднимается, поднимается настолько, что память после его возвращения слабеет, ибо он превысил человеческие возможности. Это подсказано мне словами обращения Апостола к коринфянам: «Знаю о таком человеке — только не знаю, в теле или вне тела: Бог знает,- что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать»40. Вот почему, превзойдя возвышением разума человеческие возможности, автор не помнил того, что происходило вне его. Это же подсказано Матфеем, когда он повествует о том, как три ученика пали ниц на землю, не умея потом ничего рассказать, ибо обо всем забыли. И у Иезекииля написано: «Увидев это, я пал на лицо свое».

И если завистникам недостаточно приведенных примеров, пусть прочтут «Созерцание» Рикарда Викторинца41, пусть прочтут «Суждение» Бернарда, пусть прочтут «О качествах души» Августина — и они перестанут завидовать. Если же они взвоют, упрекая автора и возражая против способности столь высоко возноситься, пусть прочтут Даниила42, из которого узнают, что даже Навуходоносор по воле Божьей видел некоторые вещи, говорящие против грешников, но потом забыл их. Ибо Тот, Кто «повелевает солнцу своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных», порой милостиво обращающий, порой строго наказующий в зависимости от того, как Ему угодно, являет славу Свою даже тем, кто пребывает во зле.

Итак, по утверждению повествующего, он наблюдал некоторые явления, которые не умеет и не может пересказать «вернувшийся назад»43. Совершенно естественно лишний раз обратить внимание на слова «не умеет и не может». Не умеет потому, что забыл; не может по той причине, что, если он и помнит и хранит в памяти главное, ему не хватает слов. В самом деле, разум наш видит многое, для чего у нас не хватает словесных обозначений, о чем в достаточной степени свидетельствует Платон, который в своих книгах пользуется переносными формами; так что благодаря свету разума автор познал многие явления, которые не смог выразить своими словами.

Выше автор говорит, что поведает о тех явлениях Святого царства, которые «мог скопить, в душе оберегая»44, и что это — содержание его песни. Все это станет очевидным из основной части повествования.

Далее, когда он говорит: «О Аполлон, последний труд свершая…» — он переходит к призыву. И эта часть делится на две: в первой он просит, взывая, во второй — убеждает Аполлона не оставить без внимания его просьбу, предвкушая некую награду; эта часть начинается со слов: «О вышний дух…»45 Первая часть делится на две: в первой он испрашивает Господней помощи, во второй — останавливается на том, что его просьба вызвана необходимостью, чем оправдывает ее; эта часть начинается словами: «Мне из зубцов Парнаса нужен был…»

Такова вкратце вторая часть пролога; здесь я не останавливаюсь на ней подробно, ибо меня стесняет ограниченность моих возможностей, так что мне следует отказаться от этих и других вещей, немаловажных для всеобщего блага. Но я надеюсь, Ваше Великолепие разрешит мне продолжить полезные объяснения в другой раз.

Не вдаваясь в подробности об основной части, начинающейся после пролога, и никак ее не деля, скажу о ней лишь следующее: переходя от неба к небу46, автор поведет в ней речь о блаженных душах, встреченных в каждой из сфер, и объяснит, что подлинное блаженство заключается в познании основы истины, как явствует из слов Иоанна, когда он утверждает: «Сие есть истинное блаженство, да знают Тебя, единого истинного Бога…»47 — и из третьей книги «Утешения» Боэция, где сказано: «Лицезреть Тебя есть наша цель»48. Следовательно, для того чтобы показать свет блаженства, озаряющий эти души, у них, как у свидетелей истины, будет испрошено многое весьма полезное и приятное. И коль скоро, установив основу или первопричину, то есть Бога, искать больше нечего, ибо Он есть альфа и омега, то есть начало и конечная цель, как говорится в Откровении Иоанна Богослова,- сочинение завершается словами о Боге, Который да будет благословен во веки веков.

Леонардо да Винчи

Поэт и Леонардо да Винчи (план идеи)

Идея главы «Поэт и Леонардо да Винчи»: показать, что поэт почитает художника, но… труды художника Леонардо со временем поблекли в прямом смысле: краски стёрлись, объект испорчен реставраторами. Поэт говорит, что слова Поэта со временем также могут стереться и потерять смыслы, и, тем не менее, они сохраняют чистоту духа времени именно так, как было во время его создания.

И Поэт снова повторяет приём с музыкантом, что картину можно передать словами и иной художник по подробнейшему описанию КАРТЫ пикселов… с помощью СЛОВ может воссоздать любое художественное творение.

Художник возражает, что буквы – суть графика и художество. Поэт соглашается и… устанавливается некий паритет, при этом, правда, Поэт говорит, слова можно, конечно, зарисовать, но… понять их смысл без Живого Слова всё равно, что зарисовать каракули следов какой-нибудь птички… и если это царапинки коготков голубя, то неграмотная масса примет их за… божественные творения. Художник тож не возражает…

Поэт накатывает на Леонардо с тем, что его так называемые танки, вертолёты и скафандры… таки остались ПУСТЫМ местом, технически они неграмотны… и Поэт высказывает идею технической старости объектов и при путешествии в другие планеты, они вообще никак не нужны. Слова же в виде ИДЕЙ и Проектов взять с собой не составляет никаких сложностей…

Поэтому, всё словесное искусство будет уложено в файлы на самом близком месте и наиболее доступным образом. КЛЮЧЕВОЕ СЛОВО тут играет большую роль! ИМЯ Леонардо уже пользуется подобной привилегией среди массы технически обогащённых приматов.

А каково же имя ТВОЙ Поэт?… В романе остаётся ЗАГАДКОЙ веков, ибо… Поэт – есть самая высокая Загадка вообще РАЗУМА… и об этом знает знаменитая провидица Ванга (встреча с коей предстоит после аудиенции с Леонардо).

В диалоге о музыке Леонардо восхищается игрой придворных музыкантов короля, но говорит, что нет времени для развития сочинительских способностей… Поэт играет импровизацию (аудиофайлы): «Посвящение Леонардо» от Кочевника на трёх музыкальных инструментах: чатхане, хомысе и хобырахе…

Разговор снова возвращается к «технике», когда речь заходит о подделках Мона Лизы, но Поэт уводит в разговор к арабской шпильке, высотой 828  метров. Конечно, Поэт восхищается духом творения, при том как бы даёт понять, что Дух Поэта…. Выше материального небоскрёба, ибо последний ограничен силами гравитации Неба, а Дух Поэта и ПОЭЗИИ по сути никакими материальными средствами – даже Самим Тенгри – не ограничен… и поэтому Говорящий МЕДИА-роман не менее значим, ибо напоминает полёт первого полёта двуного примата Гагарина  в космос: Слово проникает в Сердце Тенгри, словно арабский шпиль, прорубающий облака…

Дух ХАК-Ас-а… прорубает законы Вселенной и всякой Гравитации и всякой материальной ТЯЖЕСТИ в умах народов и тяжести вообще самого космоса.

Мысль Слова моментально проникает во все ШЕСТЬ сторон Тенгри-Космоса.

Леонардо восхищается недалёким будущим, откуда явился Поэт, словно машина времени, и спрашивает о будущем более отдалённом нежели век 21-й… Поэт тут же предлагает изменить Хронологию Времён, выдвигая идею, что день выхода человека в Космос  — 12 апреля 1961 года – как НАЧАЛО ЭПОХИ ЧЕЛОВЕКА РАЗУМНОГО – и оттуда начать нулевое исчисление. Здесь нужно провести аналогию с неродившимся ещё плодом, когда за день рождения считается выход его из чрева матери.

О будущем Поэт говорит, что Космос населён подобными человеку МНОЖЕСТВЕННЫМИ  существами, большая часть из которых так и не доживает до Разумного состояния, и остаётся в полу-разумном-тёмном сне и не подозревает о существовании самого себя.

Человеку же каким-то образом (ПОЭТ знает — КАКИМ) везёт, что он, подходя к зеркалу, в самом себе видит именно самого себя, а не другого животного.

Но человек всё ещё технологичное животное, ибо… Дух Добра хотя им и познан, но силы Тёмного Люцифера в самом Человеке ещё представляют очень большую угрозу для дальнейшего развития…

И человек сейчас стоит перед Космическим выбором: пойти в Космос,  с идеей захвата галактик или же – ИЗМЕНИВШИСЬ ФИЗИЧЕСКИ… с Духом Позитивного мышления пойти в далёкие межгалактические ПУТЕШЕСТВИЯ, ТВОРЯ жизнь в иных планетах… подобных самому себе с  Благородным и Светлым Разумом!

Вот… тут и выясняется ВЫСОТА КОСМИЧЕСКОГО НАЗНАЧЕНИЯ ПОЭТА, ибо подобный смысл нельзя заложить в какой-нибудь арабской шпильке…

https://youtu.be/t6XJIC9xr60?t=262

Про варварскую композицию «Фауста» Гёте…

Нашёл интересное объяснение «варварской» композиции «Фауста» Гёте у Александра Доброхотова («Секреты Фауста и тайны Гете». 2-я лекция):  «… немцы-северяне пришли в культуру, где вообще-то все места уже были заняты. Особенно англичанами и французами. Но вот пришла молодая, энергичная нация с осознанием своей миссии и пытается найти новый путь. Кстати, русские славянофилы, кое-чему научились вот у этого поколения…»

PS. У «Хан Тигрнiң  Кимезi» композиция та же — варварская, с духом кочевника Дикой Степи и его мощным эстетическим всплеском Тюркского Ренессанса.

Запишу-ка, чтобы не забыть

Нашёл подходящий для меня сайт на английском, где можно читать в оригинале и тут же справа предлагается перевод слов. Читаю о Байроне, его самого в связи с Данте. Мне интересно перепроверить свои ощущения того, как опишет Байрон суть Поэта-пророка… и, кажется, натыкаюсь на верные и нужные строки. По «пути» сходил к Пушкину, его «Евгению Онегину» через Дмитрия Быкова, и, понял, что Пушкин по сути повторил «Чайльд Гарольд» в русском языке.

Почему «повторил»? Вся проблематика ТЕКСТА русского романа в стихах Пушкина опять таки в… Данте, нежели в описании русского Петербургского городского быта какого-нибудь среднестатистического Евгения. Уши Байрона торчат изо всех строк русского подобия романного жанра… Доказывать ничего не собираюсь, пусть этим займутся литературоведы-новобранцы, но… к чему весь этот зачин?

К собственному МЕДИА-роману! Почти то же самое, за (!)… исключением некоторых деталей. Например (поди, повторяюсь), Данте дал… Эстетику новой итальянской речи через призму христианской этики, расписав в аллегориях всю европейскую культуру в трёх цветах радуги… Христа: Ад, Чистилище, Рай.

Байрону, спустя аж пол-тыщи лет (!) делать было уже нечего, как обратить внимание на низкопробного озабоченного эротикой героя, хотя, говорят, и образованного. Христос уже вне темы, и, ведь, решительное убиение благоговейной литературной святости нанёс как раз и… сам ДАНТЕ! Он своим последователям ни единого шанса не оставил на некий Экстаз страстей по Библии.

Хромому англичанину остаются ещё какие-то идеалы свободы и поэтому он оказывается в Греции, дабы подпитаться энергией человеческих страстей. И «безбожный» Гарольд пускается в мир всего того многообразия, о ком ранее писал уже Данте — мир животных, двуногообразных, прямоходящих со шляпой на голове.

Пушкину, после Данте и Байрона, остаётся лишь подражать кому-то из них! Благо, он родился в век становления новой Российской империи, раздвигающей свои щупальца в сторону восхода Солнца и, малым тогда ещё русским языком, расширял духовные владения двуного примата… Александр упражняется в жанрах словно Геракл, и ему не так важно, что «Евгений…» имеет явные родительские генные признаки «Чайльда…», с разницей специфики отражения кривого зеркала. Конечно, новый поэт стёр формальные признаки 9-строчной спенсеровой строфы и взял за основу другую, но опять-таки (!) европейскую форму шекспировского образца и русские его назвали онегинской строфой, ну типа, уже своя… ;)

И что — теперь? ЧТО… писать и о ЧЁМ писать? Как писать ясно: медиа-роман — новый, доселе неизвестный в литературе технологический комплекс не только бумажного, но и медийного образца жанр. И это, надо обязательно уточнить, компьютерный (!) ТЕКСТ со всевозможным набором программных языков, формально выражаемых как явление САЙТА. Конечно, человечество не может не воспользоваться новыми творческими новинками реализации явления… Слова. С техникой медиа-романа авторы (полагаю) не зная друг о друге, наклёпывают как-нить видео-стихи, накладывая весь возможный аудио-видео-контент, расширяя набор инструментов до… В общем, увидим!

Но… о ЧЁМ писать-то? Тут, конечно, есть определённые проблемы. «Темы» все старые: святость Духа описано Данте уже и поздно-родившемуся придётся его повторять на Новых Образах. И тут возможны некие открытия! Вот… никоим словом не обмолвился о… «Фаусте» Гёте. Кстати, мы его и припрячем для… хакасского Слова, который…

В общем, изучайте хакасский язык! Он вам пригодится непременно!!! ;)

Леонардо да Винчи

Закончена вторая важная часть медиа-романа «Поэт паза Хомысчы»

Вчера завершил важную следующую встречу Поэта с Музыкантом, где в стихотворной форме Хомысчы признаёт, что слово по своему статусу имеет более высокую степень организации интеллекта и духа человека, нежели… музыка. Поэт намерен пойти к… Художнику и показать, что суть символов художника без Слова… набор цветовой гаммы, коих по всему нашему окружающему миру немерено.

Поэт будет говорить с Духом… Леонардо да Винчи.

Название хакасского медиа-романа довольно длинное, но если кратко то получится «Хан Тигiр кимезi» или Ковчег Тенгри.

Специально над названием медиа-романа в стихах не задумывался и называл по принципу технических тонкостей сути дела «Хан Тигiр чоллама чӧрiстiг, кӧрҷең харахтығ, исчең хулахтығ кӱре-тыннығ тадар чонына чайала парчатхан кибелiстiг пастағы медиа-роман».

Перевод примерно следующий «Первый (вообще в мире) медиа-роман на хакасском языке, истоком которого являются Пути Неба (Тенгри), творимый (о романе) с помощью технологий для Видения (видений) Оком и Слухом, создаваемый Огнём Духа (Тенгри)  и слагаемый для народа Тадар (в подтексте звучит как «Империи ТАРТАРИЯ»)»

Сейчас дополняю словами «… алай ба Хан Тигiр КИМЕЗӀ«, что означает «…или Ковчег Тенгри».

Данте не только Поэт, но он и… Пророк!

Пишущих стихи — много, пророков — единицы на тысячелетия… И Данте — один из Пророков на земле, который своим смыслом жития и текста сказал о человеке намного больше, чем все Сыны Бога вместе взятые, жившие под лазурным Небом. И интуитивное подобное своё видение о Данте нашёл как подтверждение у итальянского исследователя!
Смотрим обязательно!

 

Почему Данте всех великих мыслителей Античности поместил в… Ад?

Как-то, кажется, странным, что Данте всех великих деятелей Античности разместил в… Ад. Отчего бы? И вот название Песни —  АД. ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ. Круг первый (Лимб) — Некрещеные младенцы добродетельные нехристиане… Иначе говоря, человек только что рождён, и он уже в… Аду. Как-то не очень гуманно со стороны…. Данте. ;)

        118 На зеленеющей финифти трав
            Предстали взорам доблестные тени,
            И я ликую сердцем, их видав.

        121 Я зрел Электру в сонме поколений,
            Меж коих были Гектор, и Эней,
            И хищноокий Цезарь, друг сражений.

        124 Пентесилея и Камилла с ней
            Сидели возле, и с отцом - Лавина;
            Брут, первый консул, был в кругу теней;

        127 Дочь Цезаря, супруга Коллатина,
            И Гракхов мать, и та, чей муж Катон;
            Поодаль я заметил Саладина.

        130 Потом, взглянув на невысокий склон,
            Я увидал: учитель тех, кто знает,
            Семьей мудролюбивой окружен.

        133 К нему Сократ всех ближе восседает
            И с ним Платон; весь сонм всеведца чтит;
            Здесь тот, кто мир случайным полагает,

        136 Философ знаменитый Демокрит;
            Здесь Диоген, Фалес с Анаксагором,
            Зенон, и Эмпедокл, и Гераклит;

        139 Диоскорид, прославленный разбором
            Целебных качеств; Сенека, Орфей,
            Лин, Туллий; дальше представали взорам

        142 Там - геометр Эвклид, там - Птолемей,
            Там - Гиппократ, Гален и Авиценна,
            Аверроис, толковник новых дней.

        145 Я всех назвать не в силах поименно;
            Мне нужно быстро молвить обо всем,
            И часто речь моя несовершенна.

        148 Синклит шести распался, мы вдвоем;
            Из тихой, сени в воздух потрясенный
            Уже иным мы движемся путем,

        151 И я - во тьме, ничем не озаренной.
Данте круги ада медикомпонент

9 кругов ада Данте в современной медиа-иллюстрации

источник

Итальянская студия графического дизайна Alpaca Societa Cooperativa разработала интерактивную топографическую карту по каждому из девяти кругов ада из «Божественной комедии» Данте.

Подробный виртуальный путеводитель по всем кругам ада был создан группой дизайнеров , как альтернативный инструмент обучения во время первого знакомства с «Божественной комедией» итальянского поэта и мыслителя Данте Алигьери.

Цифровая версия произведения разработана как визуальная копия книги Данте, которая поможет в ее восприятии и улучшит зрительную память пользователей. Пользователь сможет подробно изучить каждый из 9-и кругов ада со всеми внутренними локациями.

В марте 2017 года проект был награжден Золотой премией за дидактику, завоевал Гран-при на IIID Awards 2017, и отмечен Международным институтом информационного дизайна.

Создатели ресурса воспользовались версией «Божественной комедии» в переводе Генри Уодсворта Лонгфелло из-за близости литературно языка американского поэта к языку Данте.

Alpaca Societa Cooperativa — это организация, состоящая из графических дизайнеров и иллюстраторов, которая работает в направлении общественной пользы, и стремиться сделать информацию понятной и доступной для всех с помощью визуального дизайна.

(Здесь страница современной медиа-иллюстрации)

Слушаю Данте в оригинале и двойственное у меня ощущение: не то Данте плохо владел ритмом стиха, не то его плохо читают…

источник

INFERNO — Canto I

АД — Песня I

3 Nel mezzo del cammin di nostra vita
mi ritrovai per una selva oscura,
ché la diritta via era smarrita.
3 Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
6 Ahi quanto a dir qual era è cosa dura
esta selva selvaggia e aspra e forte
che nel pensier rinova la paura!
6 Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!
9 Tant’è amara che poco è più morte;
ma per trattar del ben ch’i’ vi trovai,
dirò de l’altre cose ch’i’ v’ho scorte.
9 Так горек он, что смерть едва ль не слаще.
Но, благо в нем обретши навсегда,
Скажу про все, что видел в этой чаще.
12 Io non so ben ridir com’i’ v’intrai,
tant’era pien di sonno a quel punto
che la verace via abbandonai.
12 Не помню сам, как я вошел туда,
Настолько сон меня опутал ложью,
Когда я сбился с верного следа.
15 Ma poi ch’i’ fui al piè d’un colle giunto,
là dove terminava quella valle,
che m’avea di paura il cor compunto,
15 Но к холмному приблизившись подножью,
Которым замыкался этот дол,
Мне сжавший сердце ужасом и дрожью,
18 guardai in alto, e vidi le sue spalle
vestite già de’ raggi del pianeta
che mena dritto altrui per ogne calle.
18 Я увидал, едва глаза возвел,
Что свет планеты, всюду путеводной,
Уже на плечи горные сошел.
21 Allor fu la paura un poco queta,
che nel lago del cor m’era durata
la notte ch’i’ passai con tanta pieta.
21 Тогда вздохнула более свободной
И долгий страх превозмогла душа,
Измученная ночью безысходной.
24 E come quei che con lena affannata,
uscito fuor del pelago a la riva,
si volge a l’acqua perigliosa e guata,
24 И словно тот, кто, тяжело дыша,
На берег выйдя из пучины пенной,
Глядит назад, где волны бьют, страша,
27 così l’animo mio, ch’ancor fuggiva,
si volse a retro a rimirar lo passo
che non lasciò già mai persona viva.
27 Так и мой дух, бегущий и смятенный,
Вспять обернулся, озирая путь,
Всех уводящий к смерти предреченной.
30 Poi ch’èi posato un poco il corpo lasso,
ripresi via per la piaggia diserta,
sì che ‘l piè fermo sempre era ‘l più basso.
30 Когда я телу дал передохнуть,
Я вверх пошел, и мне была опора
В стопе, давившей на земную грудь.
33 Ed ecco, quasi al cominciar de l’erta,
una lonza leggera e presta molto,
che di pel macolato era coverta;
33 И вот, внизу крутого косогора,
Проворная и вьющаяся рысь,
Вся в ярких пятнах пестрого узора.
36 e non mi si partia dinanzi al volto,
anzi ‘mpediva tanto il mio cammino,
ch’i’ fui per ritornar più volte vòlto.
36 Она, кружа, мне преграждала высь,
И я не раз на крутизне опасной
Возвратным следом помышлял спастись.
39 Temp’era dal principio del mattino,
e ‘l sol montava ‘n sù con quelle stelle
ch’eran con lui quando l’amor divino
39 Был ранний час, и солнце в тверди ясной
Сопровождали те же звезды вновь,
Что в первый раз, когда их сонм прекрасный
42 mosse di prima quelle cose belle;
sì ch’a bene sperar m’era cagione
di quella fiera a la gaetta pelle
42 Божественная двинула Любовь.
Доверясь часу и поре счастливой,
Уже не так сжималась в сердце кровь
45 l’ora del tempo e la dolce stagione;
ma non sì che paura non mi desse
la vista che m’apparve d’un leone.
45 При виде зверя с шерстью прихотливой;
Но, ужасом опять его стесня,
Навстречу вышел лев с подъятой гривой.
48 Questi parea che contra me venisse
con la test’alta e con rabbiosa fame,
sì che parea che l’aere ne tremesse.
48 Он наступал как будто на меня,
От голода рыча освирепело
И самый воздух страхом цепеня.
51 Ed una lupa, che di tutte brame
sembiava carca ne la sua magrezza,
e molte genti fé già viver grame,
51 И с ним волчица, чье худое тело,
Казалось, все алчбы в себе несет;
Немало душ из-за нее скорбело.
54 questa mi porse tanto di gravezza
con la paura ch’uscia di sua vista,
ch’io perdei la speranza de l’altezza.
54 Меня сковал такой тяжелый гнет,
Перед ее стремящим ужас взглядом,
Что я утратил чаянье высот.
57 E qual è quei che volontieri acquista,
e giugne ‘l tempo che perder lo face,
che ‘n tutt’i suoi pensier piange e s’attrista;
57 И как скупец, копивший клад за кладом,
Когда приблизится пора утрат,
Скорбит и плачет по былым отрадам,
60 tal mi fece la bestia sanza pace,
che, venendomi ‘ncontro, a poco a poco
mi ripigneva là dove ‘l sol tace.
60 Так был и я смятением объят,
За шагом шаг волчицей неуемной
Туда теснимый, где лучи молчат.
63 Mentre ch’i’ rovinava in basso loco,
dinanzi a li occhi mi si fu offerto
chi per lungo silenzio parea fioco.
63 Пока к долине я свергался темной,
Какой-то муж явился предо мной,
От долгого безмолвья словно томный.
66 Quando vidi costui nel gran diserto,
«Miserere di me», gridai a lui,
«qual che tu sii, od ombra od omo certo!»
66 Его узрев среди пустыни той:
«Спаси, — воззвал я голосом унылым, —
Будь призрак ты, будь человек живой!»
69 Rispuosemi: «Non omo, omo già fui,
e li parenti miei furon lombardi,
mantoani per patrïa ambedui.
69 Он отвечал: «Не человек; я был им;
Я от ломбардцев низвожу мой род,
И Мантуя была их краем милым.
72 Nacqui sub Julio, ancor che fosse tardi,
e vissi a Roma sotto ‘l buono Augusto
nel tempo de li dèi falsi e bugiardi.
72 Рожден sub Julio, хоть в поздний год,
Я в Риме жил под Августовой сенью,
Когда еще кумиры чтил народ.
75 Poeta fui, e cantai di quel giusto
figliuol d’Anchise che venne di Troia,
poi che ‘l superbo Ilïón fu combusto.
75 Я был поэт и вверил песнопенью,
Как сын Анхиза отплыл на закат
От гордой Трои, преданной сожженью.
78 Ma tu perché ritorni a tanta noia?
perché non sali il dilettoso monte
ch’è principio e cagion di tutta gioia?»
78 Но что же к муке ты спешишь назад?
Что не восходишь к выси озаренной,
Началу и причине всех отрад?»
81 «Or se’ tu quel Virgilio e quella fonte
che spandi di parlar sì largo fiume?»,
rispuos’io lui con vergognosa fronte.
81 «Так ты Вергилий, ты родник бездонный,
Откуда песни миру потекли? —
Ответил я, склоняя лик смущенный. —
84 «O de li altri poeti onore e lume,
vagliami ‘l lungo studio e ‘l grande amore
che m’ha fatto cercar lo tuo volume.
84 О честь и светоч всех певцов земли,
Уважь любовь и труд неутомимый,
Что в свиток твой мне вникнуть помогли!
87 Tu se’ lo mio maestro e ‘l mio autore;
tu se’ solo colui da cu’ io tolsi
lo bello stilo che m’ha fatto onore.
87 Ты мой учитель, мой пример любимый;
Лишь ты один в наследье мне вручил
Прекрасный слог, везде превозносимый.
90 Vedi la bestia per cu’ io mi volsi;
aiutami da lei, famoso saggio,
ch’ella mi fa tremar le vene e i polsi».
90 Смотри, как этот зверь меня стеснил!
О вещий муж, приди мне на подмогу,
Я трепещу до сокровенных жил!»
93 «A te convien tenere altro vïaggio»,
rispuose, poi che lagrimar mi vide,
«se vuo’ campar d’esto loco selvaggio;
93 «Ты должен выбрать новую дорогу, —
Он отвечал мне, увидав мой страх, —
И к дикому не возвращаться логу;
96 ché questa bestia, per la qual tu gride,
non lascia altrui passar per la sua via,
ma tanto lo ‘mpedisce che l’uccide;
96 Волчица, от которой ты в слезах,
Всех восходящих гонит, утесняя,
И убивает на своих путях;
99 e ha natura sì malvagia e ria,
che mai non empie la bramosa voglia,
e dopo ‘l pasto ha più fame che pria.
99 Она такая лютая и злая,
Что ненасытно будет голодна,
Вслед за едой еще сильней алкая.
102 Molti son li animali a cui s’ammoglia,
e più saranno ancora, infin che ‘l veltro
verrà, che la farà morir con doglia.
102 Со всяческою тварью случена,
Она премногих соблазнит, но славный
Нагрянет Пес, и кончится она.
105 Questi non ciberà terra né peltro,
ma sapïenza, amore e virtute,
e sua nazion sarà tra feltro e feltro.
105 Не прах земной и не металл двусплавный,
А честь, любовь и мудрость он вкусит,
Меж войлоком и войлоком державный.
108 Di quella umile Italia fia salute,
per cui morì la vergine Cammilla,
Eurialo e Turno e Niso di ferute.
108 Италии он будет верный щит,
Той, для которой умерла Камилла,
И Эвриал, и Турн, и Нис убит.
111 Questi la caccerà per ogne villa,
fin che l’avrà rimessa ne lo ‘nferno,
là onde ‘nvidia prima dipartilla.
111 Свой бег волчица где бы ни стремила,
Ее, нагнав, он заточит в Аду,
Откуда зависть хищницу взманила.
114 Ond’io per lo tuo me’ penso e discerno
che tu mi segui, e io sarò tua guida,
e trarrotti di qui per loco etterno;
114 И я тебе скажу в свою чреду:
Иди за мной, и в вечные селенья
Из этих мест тебя я приведу,
117 ove udirai le disperate strida,
vedrai li antichi spiriti dolenti,
ch’a la seconda morte ciascun grida;
117 И ты услышишь вопли исступленья
И древних духов, бедствующих там,
О новой смерти тщетные моленья;
120 e vederai color che son contenti
nel foco, perché speran di venire
quando che sia a le beate genti.
120 Потом увидишь тех, кто чужд скорбям
Среди огня, в надежде приобщиться
Когда-нибудь к блаженным племенам.
123 A le quai poi se tu vorrai salire,
anima fia a ciò più di me degna:
con lei ti lascerò nel mio partire;
123 Но если выше ты захочешь взвиться,
Тебя душа достойнейшая ждет:
С ней ты пойдешь, а мы должны проститься;
126 ché quello imperador che là sù regna,
perch’i’ fu’ ribellante a la sua legge,
non vuol che ‘n sua città per me si vegna.
126 Царь горних высей, возбраняя вход
В свой город мне, врагу его устава,
Тех не впускает, кто со мной идет.
129 In tutte parti impera e quivi regge;
quivi è la sua città e l’alto seggio:
oh felice colui cu’ ivi elegge!»
129 Он всюду царь, но там его держава;
Там град его, и там его престол;
Блажен, кому открыта эта слава!»
132 E io a lui: «Poeta, io ti richeggio
per quello Dio che tu non conoscesti,
acciò ch’io fugga questo male e peggio,
132 «О мой поэт, — ему я речь повел, —
Молю Творцом, чьей правды ты не ведал:
Чтоб я от зла и гибели ушел,
136 che tu mi meni là dov’or dicesti,
sì ch’io veggia la porta di san Pietro
e color cui tu fai cotanto mesti».
Allor si mosse, e io li tenni dietro.
136 Яви мне путь, о коем ты поведал,
Дай врат Петровых мне увидеть свет
И тех, кто душу вечной муке предал».
Он двинулся, и я ему вослед.